Неточные совпадения
— Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я полагаю даже, что курить
трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак.
В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта
трубки не только за столом, но даже, с позволения
сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя лучше.
— Н… нет, видел, один только раз
в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька,
трубку!» — вошел, и прямо к горке, где стоят у меня
трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, — вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше не приходил. Я Марфе Петровне тогда не
сказал. Хотел было панихиду по нем отслужить, да посовестился.
«Дура, — мысленно обругал ее Самгин, тотчас повесив
трубку. — Ведь знает, что разговоры по телефону слушает полиция». Но все-таки сообщил новость толстенькому румянощекому человеку во фраке, а тот, прищурив глаз, посмотрел
в потолок,
сказал...
—
В общем она — выдуманная фигура, — вдруг
сказал Попов, поглаживая, лаская
трубку длинными пальцами. — Как большинство интеллигентов. Не умеем думать по исторически данной прямой и все налево скользим. А если направо повернем, так уж до сочинения книг о религиозном значении социализма и даже вплоть до соединения с церковью… Я считаю, что прав Плеханов: социал-демократы могут — до определенного пункта — ехать
в одном вагоне с либералами. Ленин прокламирует пугачевщину.
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она к ней, после обедни
в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится
в лавку, чтоб никогда никто не
сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили
трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
Сосны великолепные, по ним и около их по земле стелется мох, который едят олени и курят якуты
в прибавок к махорке. «Хорошо, славно! —
сказал мне один якут, подавая свою
трубку, — покури». Я бы охотно уклонился от этой любезности, но неучтиво. Я покурил: странный, но не неприятный вкус, наркотического ничего нет.
Хотя табак японский был нам уже известен, но мы сочли долгом выкурить по
трубке, если только можно назвать
трубкой эти наперстки,
в которые не поместится щепоть нюхательного, не то что курительного табаку. Кажется, я выше
сказал, что японский табак чрезвычайно мягок и крошится длинными волокнами. Он так мелок, что
в пачке, с первого взгляда, похож на кучу какой-то темно-красной пыли.
Однажды мне пришла мысль записать речь Дерсу фонографом. Он вскоре понял, что от него требовалось, и произнес
в трубку длинную сказку, которая заняла почти весь валик. Затем я переменил мембрану на воспроизводящую и завел машину снова. Дерсу, услышав свою речь, переданную ему обратно машиной, нисколько не удивился, ни один мускул на лице его не шевельнулся. Он внимательно прослушал конец и затем
сказал...
Он хотел идти назад и искать свою
трубку, но я советовал ему подождать,
в надежде, что люди, идущие сзади, найдут его
трубку и принесут с собой. Мы простояли 20 минут. Старику, видимо, очень хотелось курить. Наконец он не выдержал, взял ружье и
сказал...
После полудня мы с Дерсу опять пошли вперед. За рекой тропка поднялась немного на косогор. Здесь мы сели отдохнуть. Я начал переобуваться, а Дерсу стал закуривать
трубку. Он уже хотел было взять ее
в рот, как вдруг остановился и стал пристально смотреть куда-то
в лес. Через минуту он рассмеялся и
сказал...
— Его близко тут прятался, —
сказал Дерсу, указав рукой
в правую сторону. — Его долго тут стоял, когда наша там остановился, моя
трубка искал. Наша назад ходи, его тогда скоро прыгал. Посмотри, капитан,
в следах воды еще нету…
В тот же вечер призвал он сына
в свой кабинет, закурил
трубку и, немного помолчав,
сказал: «Что же ты, Алеша, давно про военную службу не поговариваешь?
— Славно! славная работа! —
сказал преосвященный, разглядывая двери и окна. А окна все были обведены кругом красною краскою; на дверях же везде были козаки на лошадях, с
трубками в зубах.
Сказавши это, высыпал он горячую золу из
трубки в пук соломы и начал раздувать ее. Отчаяние придало
в это время духу бедной свояченице, громко стала она умолять и разуверять их.
Это была, во всяком случае, оригинальная компания: отставной казенный палач, шваль Мыльников и Окся. Как ухищрялся добывать Мыльников пропитание на всех троих, трудно
сказать; но пропитание, хотя и довольно скудное, все-таки добывалось.
В котелке Окся варила картошку, а потом являлся ржаной хлеб. Палач Никитушка, когда был трезвый, почти не разговаривал ни с кем — уставит свои оловянные глаза и молчит. Поест, выкурит
трубку и опять за работу. Мыльников часто приставал к нему с разными пустыми разговорами.
И точно, я ничего про нее своему барину не
сказал, а наутро взял козу и ребенка и пошел опять к лиману, а барыня уже ждет. Все
в ямочке сидела, а как нас завидела, выскочила, и бегит, и плачет, и смеется, и
в обеих ручках дитю игрушечки сует, и даже на козу на нашу колокольчик на красной суконке повесила, а мне
трубку, и кисет с табаком, и расческу.
— Больно уж хлипка, — как на том-то свете станешь терпеть, как
в аду-то припекать начнут? —
сказал извозчик, поднимая уголь и закуривая
трубку.
И Туберозов сходил
в комнаты и, вынеся оттуда свои чубуки с
трубками, бисерный кисет с табаком и жестянку,
в которую выковыривал пепел, подал все это цыганке и
сказал...
— Тогда еще вечер был, и солнце на вас обоих так светило, а я сидел
в углу и
трубку курил да на вас смотрел… Я, Сережа, каждый месяц к ней на могилу,
в город, езжу, — прибавил он пониженным голосом,
в котором слышались дрожание и подавляемые слезы. — Я об этом сейчас Насте говорил: она
сказала, что мы оба вместе будем к ней ездить…
Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для
трубки. «Скоро ваш отдых», —
сказал он мне и стал копаться
в углях. Я вышел, заметив, как пристально смотрела на меня девушка, когда я уходил. Что это было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала
в тени дня, а другая —
в свете ночи?
— Играйте, —
сказала Дэзи, упирая
в стол белые локти с ямочками и положив меж ладоней лицо, — а я буду смотреть. — Так просидела она, затаив дыхание или разражаясь смехом при проигрыше одного из нас, все время. Как прикованный, сидел Проктор, забывая о своей
трубке; лишь по его нервному дыханию можно было судить, что старая игрецкая жила ходит
в нем подобно тугой лесе. Наконец он ушел, так как били его вахтенные часы.
«Разговор кончен, и я хочу, чтобы ты убрался отсюда», —
сказали его глаза. Я вышел на палубу, где увидел пожилого, рябого от оспы человека с
трубкой в зубах. Он стоял, прислонясь к мачте. Осмотрев меня замкнутым взглядом, этот человек
сказал вышедшему со мной Гезу...
— Помилуйте, ваше сиясо, я и не знаю, какие эти
трубки бывают, — смущенно отвечал Юхванка, которого, видно, преимущественно оскорбило обвинение
в курении
трубки. — Про человека всё
сказать можно.
Долго оба молчали согласно с миром, онемевшим
в ночи, потом старик, вынув
трубку, постучал ею о камень, прислушался к сухим коротким звукам и
сказал...
— И я
скажу то же самое, — примолвил Зарядьев, закуривая новую
трубку табаку. — Мне случалось видеть трусов
в деле — господи боже мой! как их коробит, сердечных! Ну, словно душа с телом расстается! На войне наш брат умирает только однажды; а они, бедные, каждый день читают себе отходную. Зато уж
в мирное время… тьфу ты, пропасть! храбрятся так, что и боже упаси!
— А по-нашему-то, сударь, что это значит, осмелюсь спросить? —
сказал гость
в полевом кафтане, приостановясь курить свою
трубку.
Ижорской, успокоенный этими словами, пошел навстречу к гостям и, поговоря с ними, повел их
в большую китайскую беседку,
в которой приготовлены были
трубки и пунш. Один только исправник отделился от толпы и, подойдя к Рославлеву,
сказал...
Мы, кажется, с Шамбюром не трусы; но недолго пробыли на верхней батарее, которую, можно
сказать, осыпало неприятельскими ядрами, а этот чудак расположился на ней, как дома; закурил
трубку и пустился
в такие разговоры с нашими артиллеристами, что они рты разинули, и что всего забавнее — рассердился страх на русских, и знаете ли за что?..
— А черт их просил к нам
в гости! —
сказал Зарядьев, вытряхая свою
трубку.
Что-то квакало и постукивало
в трубке, и даже издали было понятно, что голос
в трубке, снисходительный, говорит с малым ребенком. Кончилось тем, что багровый Персиков с громом повесил
трубку и мимо нее
в стену
сказал...
— Пять?… — Он покраснел, отойдя к стене у стола, где висел шнур с ручкой, как у звонка. — Смотрите, Санди, как вам будет удобно есть и пить: если вы потянете шнур один раз, — по лифту, устроенному
в стене, поднимется завтрак. Два раза — обед, три раза — ужин; чай, вино, кофе, папиросы вы можете получить когда угодно, пользуясь этим телефоном. — Он растолковал мне, как звонить
в телефон, затем
сказал в блестящую
трубку: — Алло! Что? Ого, да, здесь новый жилец. — Поп обернулся ко мне: — Что вы желаете?
Указав
в окно, на крышу фабрики, где фыркала паром тонкая
трубка и откуда притекал ворчливый гул работы, он
сказал внушительно, стараясь говорить мягко...
«Сидел я у крыльца на лавочке, когда Петр Яковлевич с
трубкою в руках прошли мимо меня после утреннего чаю; но миновав дом по садовой дорожке, вернулись назад и, подавая мне докуренную
трубку,
сказали: «Отнеси
в дом», а сами вслед затем пошли
в сад. Я уже успел сварить целый таз вишен и накрыл варенье ситом от мух, как идет буфетчик Иван Палочкин и говорит...
Однажды, когда, пуская дым из длиннейшего гордового чубука, я читал какой-то глупейший роман, дверь отворилась и на пороге совершенно неожиданно появился отец
в медвежьей шубе. Зная от меня, как враждебно смотрит отец мой на куренье табаку, не куривший Введенский, услыхав о приезде отца, вбежал
в комнату и
сказал: «Извини, что помешал, но я забыл у тебя свою
трубку и табак».
Однажды, когда, расхохотавшись подобным образом по поводу вновь воспроизведенной мною на доске черноморки, он хватился оставленной им
в своей комнате фарфоровой
трубки, за которою ему через весь школьный двор не хотелось идти, я
Сказал: «Пожалуйте мне ваш ключ; я
в одну минуту сбегаю и набью вам
трубку».
— Идемте, Максимыч, на берег,
в трактир, —
сказал Ромась и, вынув
трубку изо рта, резким движеньем сунул ее
в карман штанов.
—
Скажите, какая прекрасная, — заметил гость, закусывая сыром. — Теперь можно
трубки покурить и винца потом выпить, — проговорил он и, закурив
трубку, хотел было налить себе
в рюмку.
— Мыкаешься? —
в тон ему
сказал ротмистр и сдалал движение нижней челюстью, отчего борода его вздрогнула и что нетребовательный человек мог принять за поклон или за желание ротмистра пересунуть свою
трубку из одного угла рта
в другой.
Товарищ Прошки был человек угрюмый и молчаливый. И нравом и судьбой он был отчасти похож на гоголевского капитана Копейкина [Капитан Копейкин — один из персонажей «Мертвых душ» Н.
В. Гоголя.], хотя изувечен не
в такой степени… Сидя с Прошкой
в канаве, он не
сказал ни одного укоризненного слова, но во всей его угрюмой, горемычной фигуре Прошка видел безмолвный и тем более горький укор. Наконец служивый крякнул и, вынимая
трубку, предложил Прошке...
— Здравствуйте, господин, —
сказал он, вытряхивая
трубку об уголок и
в то же время искоса окидывая меня внимательным взглядом.
Заседатель засосал свою
трубку, как будто
в данную минуту это для него было самым важным делом, и
сказал...
— Чужой опыт, брат, — пустое дело, —
сказал оригинал, встав из-за стола и обтирая себе салфеткой целое лицо, покрывшееся потом от усердствования за обедом. Положив салфетку, он отправился
в переднюю и достал там из своего пальто маленькую глиняную трубочку с черным обгрызанным чубучком и ситцевый кисетик; набил
трубку, кисет положил
в карман штанов и направился снова к передней.
— Черт побери! —
сказал волк, — да чего же меня слушать, когда и так видно, что у меня хвоста нет. Разве у меня
в животе музыка играет, что вы будете меня
в трубку слушать?
— Вот ее можно теперь посмотреть, —
сказал генерал. — Пожалуйста, любезнейший, — примолвил он, обращаясь к своему адъютанту, довольно ловкому молодому человеку приятной наружности, — прикажи, чтобы привели сюда гнедую кобылу! Вот вы увидите сами. — Тут генерал потянул из
трубки и выпустил дым. — Она еще не слишком
в холе: проклятый городишко, нет порядочной конюшни. Лошадь, пуф, пуф, очень порядочная!
— Вот эдак-то лучше, пораскуражит маленько, —
сказал он, вытянув сразу всю
трубку, и продолжал: — Как случилось со мной эдакое несчастье, я впал попервоначалу
в какое-то бесчувствие: как там эти похороны и все эдакое срядили да обрядили, ничего не помню…
— Вы
в пищевод
трубку ввели, а не
в гортань, —
сказал Стратонов. — Нащупайте предварительно надгортанник и сильно отдавите его вперед, фиксируйте его таким образом и вводите
трубку во время вдоха. Главное же — никакого насилия!
Топпи странно посмотрел на Меня, слегка побледнел и долго
в молчании выколачивал свою
трубку. Потом поднялся и
сказал, не поднимая глаз...
— Эхма!
трубку забыл. Вот горе-то, братцы мои! —
сказал он, помолчав немного и не обращаясь ни к кому
в особенности.
—
В Даргах-то? —
сказал пехотный, вставая и расковыривая
трубку и снова зажмурившись и покачивая головой, — уж было там всего.
— Приехали! —
сказал генерал, поставив
трубку у кресла. Виктор Павлович, затянувшись последний раз, бережно поставил свою на подставку, стоящую
в углу кабинета.